И все же это учение утомило его, а потому он спросил:
— Если все это все равно умрет, зачем мне снова возвращаться в библиотеку и учить имена деревьев и растений?
— Потому что ты человек, а в людях живет желание классифицировать. Вешать на все ярлыки.
— Почему нам так нужно называть вещи?
— Потому что таким образом мы заявляем право на то, чему даем имена. Мы принимаем на себя права владения, которые могут оказаться обманчивыми и опасными.
Итак, она снова вернулась к праву владения.
— Моя улица, мое озеро, моя планета, — говорила она. — На них навсегда — моя печать. А печать эта может и не пережить тебя — разве что останется как вежливая уступка победителя… или слово, которое вспоминается со страхом.
— Дюна, — сказал он.
— Ты схватываешь налету!
— Чтимые Матры сожгли Дюну.
— Так же, как сожгут и нас, если нас обнаружат.
— Этого не будет, если я буду вашим Башаром! — слова вырвались невольно, он не успел их обдумать, но, произнеся их, ощутил, что в них может быть доля правды. Летописи из библиотеки говорили, что враги содрогались уже от того, что Башар появлялся на поле битвы.
Словно прочитав его мысли, Одрейд сказала:
— Башар Тэг был знаменит еще и тем, что умел находить решения, не требующие сражений.
— Но он сражался с вашими врагами.
— Не забывай о Дюне, Майлз. Он погиб там.
— Я знаю.
— Прокторы уже давали тебе учить историю Каладан?
— Да. В истории, которую учу я, это называется Дан.
— Ярлыки, Майлз. Имена — только любопытные напоминания; большинство людей не связывает их больше ни с чем. Утомительная история, а? Имена — удобные указатели, полезные, как правило, только таким, как ты?
— А ты — такая, как я?
Он много раз задавал себе этот вопрос, но до сегодняшнего дня — только мысленно.
— Мы — Атридесы, ты и я. Помни это, когда вернешься к изучению истории Каладан.
Когда они прошли назад через сады, через пастбища к холму, с которого открывался прекрасный обзор Центральной, Тэг увидел административный корпус и окружавшие его плантации совершенно новым взглядом. И он постарался сохранить это ощущение в глубине души, пока они спускались по огороженной тропинке к арке входа на Первую Улицу.
«Живая драгоценность» — называла Центральную Одрейд.
Пройдя под аркой, Тэг поднял взгляд к названию улицы, выжженному в камне. Галах, изящный шрифт с мягкими изгибами линий, одно из украшений Бене Джессерит. Все улицы и здания несли на себе имена, выполненные тем же шрифтом.
Оглядев Центральную — танцующий фонтан на площади, изящные детали построек — Тэг задумался о глубине человеческого опыта. Бене Джессерит сделали так, что неуловимым для него образом это место поддерживало и придавало сил. То, что он узнавал на занятиях и во время небольших экскурсий в садах, все новые знания, сложные и совсем простые, проявлялись как-то по-иному. Это была скрытая реакция Ментата, но Тэг не знал этого. Он только чувствовал, что его память перераспределила соотношения и создала новую систему. Внезапно он остановился и оглянулся назад, на сад, видный в арке крытой улицы. Все было связано. Центральная производила метан и удобрения (он обходил завод с одним из прокторов). Метан приводил в действие помпы и некоторые охладительные установки.
— На что ты смотришь, Майлз?
Он не знал, как ответить, но вспомнил осенний вечер, когда Одрейд взяла его с собой, и они пролетели над Центральной на «топтере» — она хотела показать и объяснить ему некоторые взаимоотношения, дать возможность увидеть все это «сверху». Тогда ее объяснения были просто словами, но в словах был заключен смысл.
«Все это так близко к замкнутому экологическому циклу, как только возможно было сделать, — говорила Одрейд, — Контроль Погоды управляет циклом и поточными линиями…»
— Почему ты стоишь и смотришь на сад, Майлз? — ее вопрос звучал как приказание, которому он не мог не подчиниться.
— В орнитоптере ты сказала, что это прекрасно, но опасно.
Они только однажды летали на «топтере» вместе. Она поняла, о чем он говорил. «Экологический цикл».
Тэг обернулся и выжидательно посмотрел на Одрейд.
— Замкнутость, — сказала она. — Как это соблазнительно — возвести высокие стены и отгородиться от изменений. Гнить здесь в самодовольном комфорте.
Ее слова всколыхнули душу Тэга. Он чувствовал, что уже слышал их когда-то… в другом месте, и другая женщина держала его за руку.
— Любая замкнутость и отгороженность от мира — плодородная почва для зерен ненависти — ненависти тех, кто находится вовне, — продолжала Одрейд.
— И горек будет урожай.
Не совсем те слова, но — тот же урок.
Он медленно шел рядом с Одрейд; его рука в ее ладони стала влажной.
— Почему ты молчишь, Майлз?
— Вы — фермеры, — сказал он. — Вот чем на самом деле занимаются Бене Джессерит.
Она мгновенно поняла, что произошло. В нем проявлялась подготовка Ментата, хотя он сам и не знал этого. Но пока лучше было не проверять возродившиеся способности гхолы.
— Мы занимаемся всем, что растет, Майлз. И ты воспринял это.
Когда они расставались — Одрейд направлялась в свою башню, он в свои апартаменты в школьном секторе, — Одрейд сказала:
— Я скажу твоим прокторам, чтобы они обращали больше внимания на искусство использования силы.
Он неверно понял ее:
— Я уже начал тренировки с лазерным оружием. Мне сказали, что у меня хорошо получается.
— Я слышала об этом. Но есть оружие, которое нельзя взять в руки. Оно может существовать только в твоем мозгу…